В этом номере мы решили поговорить о современной литературе. Что нужно сегодня читать, чтобы быть интеллигентным человеком? Понятно, что вам сейчас не до того – сессия на носу, да и других проблем немало. Не говорте, что вам просто некогда читать художественную литературу. Все-таки какие-то вещи просто необходимо знать выпускнику университета. Может быть, статья доктора филологических наук Вячеслава Алексеевича Суханова вам поможет сориентироваться в книжном многообразии и натолкнет на какие-то мысли.

Очень сложно на маленьком газетном пространстве провести сколь-нибудь существенный анализ такого сложного, многообразного и противоречивого явления, каковым является социокультурная ситуация 1990-х годов. Слишком мала дистанция, с которой мы обозреваем его, но какой-то краткий набросок можно попытаться сделать.
Очевидно, что культурная парадигма последнего десятилетия не упала «с неба», а была подготовлена необратимыми политическими, экономическими, социальными, культурными и, наконец, собственно литературными событиями 1980-х годов, оформившими статус литературной ситуации 1990-х как переходный.
Исторически такая ситуация не нова. Литературовед Ю. Тынянов еще в 1920-е годы очень точно определил ее понятием «литературный промежуток», т.е. это время, когда утрачивается ценностный центр прежней эпохи и начинаются тектонические сдвиги глубинных, прежде скрытых, аксиологических и эстетических пород. В посттоталитарных ситуациях, как правило, начинается отторжение прежней культуры с ее традиционной системой ценностей, а это в свою очередь порождает крайности в неприятии и отталкивании от нее, в ее снижении, пародировании и обесценивании. Трезвый аналитизм и историзм мышления уступает место субъективным оценочным суждениям, в которых проявляется открывшаяся свобода любого – пусть самого абсурдного – волеизъявления личности.

ВСЕ МЕНЯЕТСЯ
Эта переходность ощущается во всем. С одной стороны, изменился персональный состав участников литературного процесса и иерархия авторитетов в нем. В 1990-е годы оказались востребованными книгоиздателями и стали товаром, актуализировались разные по уровню, но прежде периферийные имена литературы 1970-х –1980-х годов (Арбатова, Сорокин, Гандлевский, Парщиков, Коляда, Толстая, Пьецух). Одновременно с этим появились новые имена: Ю. Буйда, В. Пелевин, А. Гостева, Т. Кибиров, В. Отрошенко, М. Успенский, Н. Садур, Д. Липскеров и другие. В литературу 1990-х годов вошли, вернулись новые «старые» имена С. Довлатова, В. Войновича, Ю. Мамлеева, Вс. Некрасова, Б. Кенжеева, Д. А. Пригова, В Аксенова, Г. Владимова. Этот состав сосуществовал с персоналиями «лидеров» 1970-х – 1980-х годов: В. Астафьев, А. Битов, И. Бродский, А Солженицын, В. Белов, В. Распутин, А. Курчаткин, В. Маканин, А. Ким, Л. Петрушевская, В. Соснора, А. Кушнер, Ю. Кузнецов, А. Вознесенский, Г. Горин и др. Литературный процесс, таким образом, по своему составу перестал быть политически или идеологически элитарным и стал плюралистическим, многополюсным. Это проявилось в появлении большого количества литературных премий часто противоположной, даже взаимоисключающей направленности (Букер – Антибукер).
Конечно, невозможно назвать здесь всех писателей, но очевидно, что демократизация литературного процесса как позитивная черта на фоне постоянных экономических потрясений и финансовых кризисов компенсировалась другой – резким падением интереса к литературе. Этот факт, в частности, особенно наглядно демонстрирует уменьшение тиражей толстых журналов по сравнению с серединой 1980-х годов, периодом общественного и культурного бума. Сегодня литература стала достоянием элитарной, высокообразованной части общества, или группы узких специалистов, а отдельные ее пласты, особенно скандальные, – явлениями моды, а значит, лишь сиюминутного интереса.
Добавим к уже сказанному те изменения, которые произошли в издательском деле. Политику книжного рынка диктует издатель. Издание книг стало более доступным (были бы деньги!) делом и литература для многих, зачастую нетребовательных к себе или совершенно бесталанных авторов, стала возможностью удовлетворения личного тщеславия, актом социального самоутверждения.
И вот уже нам становится понятно, что читателю в описанной ситуации разобраться очень не легко, особенно неискушенному по причине молодости, незнания или внутренней интеллектуальной и духовной неразвитости.
С другой стороны, если говорить не о проблеме разных поколений писателей, а о процессах собственно художественных и эстетических, то нужно отметить, что переходный характер переживаемого исторического периода актуализировал в культуре вообще и в литературе, в частности, модернистскую и постмодернистскую парадигмы мышления, для многих означающие либо смерть реализма, либо его маргинальное положение в современной культуре. Речь, таким образом, идет сегодня о судьбе реалистического типа мышления.

РЕАЛИЗМ
Реализм как литературное направление в новой социальной ситуации обнаружил способность к диффузии с другими эстетическими системами – натурализмом, сентиментализмом, модернизмом. Да и элементы поэтики этих и других художественных систем реализм использует достаточно часто, сохраняя при этом, однако, свою – реалистическую – доминанту. Какие только определения сегодня не дают реализму критики: он и «традиционный», и «жесткий», и «грязный», а еще – «сентиментальный», «женский», «эротический», наконец, «сатирический и юмористический», «фантастический и гротескный». Ну и по традиции - «смешанный». Литературоведы говорят о реализме критическом, экзистенциальном, онтологическом, «постреализме». Одним словом, проблема реализма одна из лидирующих в современных критических спорах.
Если говорить о самых крупных писателях, выросших в недрах реализма, то, вероятно, это Ф. Горенштейн, Г. Владимов. Из крупнейших писателей конца века можно выделить и А. Кима, особенно активно пишущего с конца 1980-х годов. Это романы-притчи «Отец-лес» (1989), «Поселок Кентавров» (1992), «Онлирия» (1995), роман-мистерия «Сбор грибов под музыку Баха» (1997), метароман «Остров Ионы» (2001). Повести «Стена» (1998), «Мое прошлое» (1998), «Близнец» (2000). Творчество А. Кима практически не исследовано, и связано это со сложностью поэтики его произведений и той художественной картиной мира, которая моделируется в них. Причин сложности несколько. Сочетание разных культурных кодов: восточного и европейского (христианского), причудливое переплетение идей разных философских, религиозных систем, поэтики реализма, модернизма и постмодернизма, если говорить о последнем метаромане. Активное использование мифопоэтики. Сложность и универсальный характер основной проблематики: от проблем всеединства человека с бытием до экзистенциальной интерпретации отпадения и одиночества человека в мире. От эсхатологического характера осмысления человеческой истории до откровенной критики человека и человечества за неспособность прозрения.
В сентябре 2002 года в рамках Дней корейской молодежи он приезжал в Томск, преподаватели и студенты филологического факультета встречались с ним, и эта встреча оказалась не менее интересной и глубокой, чем встречи с другим замечательным русским писателем В.Астафьевым (к сожалению, ныне покойным). Анатолий Ким поразил своей глубокой внутренней культурой, прекрасным знанием литературы, оказался очень интересным рассказчиком. Он был приятно удивлен тем, что его творчество изучается на кафедре русской литературы ХХ века нашего университета достаточно активно: пишутся статьи, курсовые работы, читаются лекции по его творчеству. При этом в Москве, где сейчас живет писатель, по его словам, этого почти не делается.

ДРУГАЯ СТОРОНА
Теперь о том, что с другой стороны. Способность реализма и его художественные возможности в познании действительности и человека поставлены под сомнение представителями нереалистических литературных направлений. Поэтому совершенно очевидно, что на этом фоне резко активизировались модернизм и русский постмодернизм, споры о разных аспектах которого стали центром критических дискуссий 1990-х годов. В творчестве очень многих крупных писателей обозначились тенденции движения к постмодернизму (А. Битов, В. Маканин, Л. Петрушевская). Если модернизм стремится к культурному синтезу (примером может служить творчество Анатолия Кима), то постмодернизм – к плюралистическому совмещению элементов различных эстетических систем, что приводит к разрушению замкнутости литературных форм, к выходу за границы литературы в философию, культурологию, литературоведение, или в измерение акции, хэппининга, перформанса. Представители постмодернизма и его различных течений (Т. Толстая, В.Шаров, Вик. Ерофеев, И. Жданов, А. Парщиков, Т. Кибиров, В. Пьецух, Е. Попов, В. Пелевин, В. Сорокин. Н. Садур, Д. Галковский, С. Гадлевский и др.) стремятся осуществить тотальную ревизию всей предшествовавшей философии, истории, культуры и порожденных ими текстов, выбирая для этого разные стратегии деконструкции. Протестуя против тотальности прежних дискурсов, постмодернисты в то же самое время игру со смыслами возводят в абсолют, когда критика «всех и вся», усвоенная ими от постструктурализма, становится самоцелью и утрачивает какой-либо позитивный смысл.
С третьей стороны, переходный характер культуры 1990-х годов привел, естественно, и к тому, что исчезли разного рода социальные, политические, языковые табу, вся система ценностных ориентаций общества модернизировалась. Вот откуда взялось огромное многообразие различных направлений, течений, школ, групп, которое пока не поддается детальной типологии. Вот почему мы и говорим сегодня о многослойности реального литературного процесса, проблемно-тематическом, жанровом и стилевом его обновлении, распространении смешанных, гибридных жанровых форм. Ну и, конечно, об активной и разнонаправленной модернизации языка.

КНИГА КАК ТОВАР
Эта тенденция принимает подчас совершенно неадекватные формы, что хорошо видно в текстах концептуалистов с обилием ненормативной лексики. Самые шумные из концептуалистов образовали группу «ЕПС» (Ерофеев, Пригов, Сорокин), которая носит скорее не эстетический, а рыночный характер, главная цель которого – успешное продвижение своих текстов на книжном рынке. Отсюда обилие скандальных акций как часть, по сути, пиарных технологий, в частности, история с судом над В. Сорокиным. К В. Сорокину можно относиться по-разному, но чтобы понять, какое явление он представляет, необходимо вспомнить, что писать он начал еще в 1970-е – 1980-е годы как представитель московского андеграунда и уже в 1980-е годы его прежде всего интересовал процесс дегуманизации жизни (распад любых форм социализации), отсюда его интерес к телесности, сексуальности, шизоанализу, садо-мозахистским комплексам.
Для концептуалистов книга – это прежде всего товар, который должен продаваться, поэтому В. Сорокин в одном из своих интервью высказался в том духе, что ему все равно до читателя, он пишет для себя, поэтому и стыдных вещей для него не существует, т.е. речь идет о литературе как сфере реализации любых форм авторского беспредела и своеволия. Автор перестал быть ответственным, вот этот феномен безответственности современного постмодернистского автора и демонстрирует В. Сорокин. Сам он как-то высказался по поводу того, что прилавки магазинов завалил трэш, т. е. литературный мусор, думаю, что не все, но многое из того, что он написал, можно отнести к этой категории литературы. В каком-то смысле другим вариантом реализации этого же явления является судьба Э. Лимонова.
Мне лично более интересными представляются такие постмодернисты, как В. Пелевин, Ю. Буйда, А. Гостева, Н. Садур, С. Гандлевский, потому что в их произведениях есть что расшифровывать, разгадывать. Их эксперименты при всей иронии и скептицизме лишены дешевого эпатажа и серьезность человеческого существования, пусть и редуцированная, в их книгах чувствуется.
Одним словом, все сейчас настолько подвижно, так быстро меняется, что следить за текущим литературным процессом становится отдельным большим делом, при этом достаточно сложным, поскольку книги выходят маленькими тиражами, а наша университетская библиотека до сих пор никак не может обеспечить, как это было прежде, «обязательный экземпляр». Превращаешься, если ты не массовый читатель, в охотника за книгами.
Если ко всем перечисленным обстоятельствам добавить появление интернетовской «сетературы», обилие массовой литературы на книжных полках магазинов, то становится совершенно понятно, что читатель сегодня находится в настоящем литературном тупике: он вынужден читать либо то, о чем говорят все (следовать моде), либо то, что подворачивается под руку (следовать возможностям), либо, затрачивая большие временные и интеллектуальные ресурсы, вырабатывать свое личное, а не навязанное видение литературы конца ХХ века, что без сомненья является самым трудным. Сегодня никто не может прочитать все, но каждый может найти для себя то, что его по тем или иным причинам больше всего интересует. Это и есть читательская реальность. Жить в ней сложно, но можно, главное – не перестать ее любить, а, следовательно, и читать.

В.А.СУХАНОВ,
доктор филологических наук
Фото Евгения ВОРОШИЛОВА